Прошло чуть больше полутора лет с того момента, как я прошла собеседование с координатором волонтеров Настей Майоровой. Я прекрасно помню, как я шла домой, после собеседования, смотрела на огромную прозрачную абрикосового цвета луну (потом оказалось, что это было особенное, майское, буддистское полнолуние). Тогда я думала, что у меня это — всерьез. Что я давно, долго шла к этому. И что я совсем, совсем, совсем не понимаю, как это будет.
Я и сейчас стараюсь сохранять вот это состояние — я не знаю, что будет. Мне кажется, что это — одно из самых глубоких этических правил хосписа. Мы не знаем заранее, как сложится общение с тем или другим человеком, примет ли он помощь, и какая помощь ему понадобится. Мы не знаем своей реакции на то, что будет происходить дальше. Чем дальше ты от позиции опытного, понимающего, знающего человека, чем больше ты открыт тому, что может произойти, тем лучше для тебя как для волонтера. Здесь каждый опыт уникален, как уникален каждый человек.
Собеседование проходило в помещении Первого московского хосписа на Спортивной. Кружевная калитка. Фантастически красивый двор. Цветы. Две изящные лестницы по бокам, обнимающие центральный пандус, по которому удобно завозить инвалидные кресла или каталки.
Вот еще небольшой эпизод, который почему-то очень запомнился: в приглашении было написано, что слева будет гардероб, где нужно надеть бахилы. Гардероб оказался на месте, но бахил не было.
Поэтому, вместо того, чтобы сразу подняться по узкой лесенке на второй этаж, я прошла вперед. На первом этаже хосписа находятся палаты, где лежат больные, находятся медицинские и процедурные комнаты. На втором — только администрация, вспомогательные службы, конференц-холл. Рояль там еще стоит.
Но я тогда этого не знала, поэтому сразу же пошла вперед в поисках бахил и попала на территорию самого хосписа, настоящего, того, где происходит все самое важное, ради чего он и существует. Сбоку от входа сидела симпатичная медсестра. Я спросила ее о бахилах и она, улыбнувшись, опередила мои вопросы: «А бахил нет, но вы просто так поднимайтесь, ничего страшного» — и еще раз сказала, куда именно идти.
Этот первый диалог с медсестрой, сотрудником хосписа, уже был совершенно необычен отсутствием всякого недовольства. Я же вошла — вперлась! — на территорию медицинского учреждения. Без бахил. Пошла не туда. И ничего такого ожидаемого, той реакции, что настолько привычна, что кажется нормальной. Вместо недовольства — доброжелательная и искренняя улыбка. Вместо выговора — помощь. И в груди — вместо чувства вины, стеснения, неловкости — вдруг становится тепло и спокойно.
Я давно, глубоко и нежно люблю мать Терезу, как любят очень немногих из людей, которых не знаешь лично. И поэтому, когда именно она оказалась на втором этаже хосписа, то первое чувство тепла и спокойствия стало намного сильнее. Все правильно, все так, как должно быть. Я здесь.
Я пришла, не только не опоздав, я пришла первая. Хотя мне это, в общем, не свойственно. Когда пришли следующие будущие волонтеры, я уже по-хозяйски освоилась и сама водила их к кулеру и говорила фразу, произнести которую — одно удовольствие: «Туалет вот там, по дороге к роялю».
Потом я встречала в хосписе женщин, встреченных тем вечером. Мы здоровались, как знакомые, прожившие вместе что-то важное. И это было забавно и одновременно хорошо. Потому что мы и были знакомые, прожившие вместе что-то важное.
Я могу долго писать о тех людях, которых я встречаю здесь. Все они — глубоко индивидуальны, ни на кого не похожи — и друг на друга не похожи. С каждым из них приятно общаться. У каждого удивительная улыбка. В каждом есть особый свет и сила. Сам по себе факт, что есть место, где эти люди вот так собрались, где концентрация силы, тепла, любви невероятно высока по сравнению с любым другим пространством — очень хорошо говорит о нашем мире.
На той первой встрече общий вывод, рефрен был такой — мы не знаем. Мы не знаем, почему на самом деле мы оказались здесь и что нас на самом деле привело нас сюда. Мы не знаем, как мы будем работать с семьями паллиативных детей и какая помощь может им понадобиться. Мы не знаем себя — что будет с нами, если наш подопечный ребенок умрет. Как мы будем это проживать. Наивно думать: «Я взрослый человек, у меня большой опыт, я профессионал в общении с людьми». Забудьте. Мы не знаем. Остается только делать, что сможешь. Войти в это и посмотреть, что будет.
Я так хорошо помню, как тогда шла домой, мне в спину смотрела огромная абрикосовая луна буддистского полнолуния. Так я стала волонтером хосписа.
Если честно, трудно описать опыт за эти полтора года. Как-то неловко писать об отношениях, которые все же ближе к дружеским, чем к профессиональным. Мы качали на одеяле девочек и мальчиков, пациентов Детского хосписа, и пели им песенки на фольклорном клубе для наших семей. Я читала стихи на заснеженной детской площадке, когда мы гуляли с очень хорошим мальчиком. Мы вместе звенели браслетом с бубенчиками, надетом на тоненькую ручку, и очень мало говорящая девочка улыбнулась и сказала: «Музыка...» — и это все было так важно, так радостно, хотя, казалось бы — ну звучащий браслетик, ну прогулка, не говоря уже о песенке про жирафа.
Волонтер «Дома с маяком» получает огромные драгоценные дары. Потихоньку встает на место система ценностей. Происходят по-настоящему важные вещи. Кажется, это называется рефрейминг — когда раздвигаются рамки обыденного сознания, расширяя границы воспринимаемого мира.
Случились прекрасные, очень важные и полезные встречи — балинтовские группы, разговоры с психологом Детского хосписа Аленой Кизино. Еще из очень важного для меня — несколько встреч с Фредерикой де Грааф, каждая из которых стала значимым личным событием. Кстати, сейчас вышла ее книга. Трудно описать то, что чувствует человек, когда он просто находится в поле внимания Фредерики — так бывает только рядом с очень глубокими, тонкими, светлыми людьми, каких мы редко встречаем, может быть, и не каждую жизнь.
Возможность остановиться. Мы все время бежим, опаздываем, торопимся, комкаем на бегу мысли, чувства, смыслы... А здесь есть возможность просто быть — без цели, без списка с местами для галочек, без дедлайнов и эффективного менеджмента. То есть, он, конечно, здесь есть — менеджмент — удивительно, какое количество процессов регулируют отважные координаторы, — но вот волонтер учится быть здесь и сейчас.
Здесь ты встречаешься с удивительной любовью. Любовью высшей пробы, если позаимствовать термин у ювелиров. Это любовь бесцельная, безнадежная. От ребенка не ждут успехов в учебе или спорте, не хвалятся его талантами, не ждут пресловутого стакана воды или поддержки в старости. Здесь просто есть ребенок и его мама, папа, братья и сестры. И есть та самая, редкая, светлая любовь, когда ребенка просто принимают и ничего от него не требуют.
Здесь есть радость, которую, по идее, мы должны бы чувствовать всегда. Но почему-то забываем. Радость сегодняшнего дня, настоящего момента. Здесь она совсем иная, чем в других местах. Возможно, именно потому, что никто никуда не торопится, ничего не достигает, ничего не ждет. Мы сейчас просто есть рядом друг с другом. И это счастье — быть.
Здесь особенная нежность — медленная, аккуратная, осторожная, чуткая. Ребенок не всегда может сказать или показать, каково ему. Весело или слишком шумно, интересно или страшно. Поэтому учишься быть рядом — внимательно и тихо, чтобы не пропустить, уловить, понять.
Чувствуя недостаток знаний, пошла повышать образование на программы психологической реабилитации, реабилитации творческими методами. Хочется быть интереснее, более знающей, более умелой, расширить диапазон того, что я могу. Хочется стать лучше. Это само по себе замечательно — когда открываешь огромную сферу развития для себя.
А начиналась для меня вся эта история давным-давно, в начале 90-х годов. Совершенно случайно, по дороге куда-то, на бегу, я купила книгу Виктора и Розмари Зорза. О том, как их дочь умирала от рака. Моя собственная дочь тогда еще каталась в коляске, а я была такая молодая, такая глупая, такая ничего ни в чем не понимающая... И вот я сидела и читала эту грустную и мудрую книгу. Ближе к середине я узнала новое слово «хоспис». И подумала — какая благородная, какая прекрасная идея. Сделать последние дни человека спокойнее, лучше, тише, позволить ему прожить их в общении с близкими, в обстановке, которая ближе к дому, чем к больнице. Сколько в этом уважения к человеку, к его жизни и смерти. Сколько нежности и любви. Как важно помочь человеку пройти последние шаги земного существования достойно и осознанно — если он захочет этого.
Я и сейчас так думаю. Только теперь к этому добавляется и Детский хоспис, который подхватывает семью и помогает ей прожить дни, годы жизни ребенка в большей любви, спокойнее и радостнее. Просто оттого, что бывают моменты, когда можно легко и беззаботно всем вместе петь песню о жирафе. И все улыбаются, все дружат, и вот сейчас пойдут есть домашние пирожки.
Что я чувствую, когда думаю о «Доме с маяком»? Огромную нежность. Странное чувство, для которого нет слова — чувство, что это очень нужно миру, просто, чтобы он продолжал вертеться. Чувство, что это правильно. Любовь. И радость, вопреки многому. Как сказал как-то отец Алексий Уминский на встрече с волонтерами: «Именно в радости — доверие к Богу и благодарность Ему». Нежность. Любовь. Радость. И что-то еще, для чего совсем трудно подобрать слово — может быть, это внимательный и ласковый взгляд, каким судьба смотрит на человека, когда он идет вперед.
