Оригинал материала на портале «ВТБ — России».

Спасибо автору Дине Марковой.

Елена Прокопьева — о том, почему благотворительность должна быть в радость.

В тихом дворе Долгоруковской улицы на кирпичной стене нарисован огромный яркий маяк. Это знак того, что вы на правильном пути. Детский хоспис «Дом с маяком» в эти дни готовится принимать своих первых гостей из числа подопечных. И поэтому, несмотря на конец рабочего дня, жизнь в здании кипит: у входа разгружаются коробки, в актовом зале проходит лекция для медицинского персонала, специалисты тестируют новое оборудование. 

На стенах — картины с маяками и фотографии подопечных, в коридорах — домашние разномастные диваны. Здесь нет больничного казенного духа и однообразия, здесь уютно и необычно. И разговаривать хочется по-человечески и о человеческом. Мы беседуем с директором по работе с благотворителями «Дома с маяком» Еленой Прокопьевой о том, как она из больницы попала в хоспис, чем так дороги 100 рублей от бабушки из Надыма и почему «спасители мира» быстро выгорают. 

— Елена, раньше вы работали в рекламе. Как так вышло, что вы из этой области перешли в благотворительность, да еще и сразу в хоспис? 

— Мое первое образование — медицинское, я сертифицированная медсестра; второе — пиар и связи с общественностью. До того как оказаться здесь, я долгое время работала в рекламном агентстве. Собственно, там все и началось: одна из моих коллег очень хотела работать в благотворительной организации, но никак не могла осуществить это. Я решила поддержать ее: мы вместе стали искать варианты. В итоге откликнулись несколько фондов, среди них — «Вера». И я посоветовала ей: «Иди, направление сейчас активно развивается, очень интересно стоять у истоков». Она ушла из агентства, устроилась в фонд и начала активно привлекать своих знакомых волонтерами: то пофотографировать какое-то мероприятие, то мастер-класс провести в хосписе. А потом я попала в больницу. К тому моменту мне уже стало совсем скучно на работе: я все умела, новых задач не было. И тут моя подруга пишет, что Лида Мониава ищет в хоспис сотрудника. Я прямо из палаты написала Лиде — она мне в тот же день перезвонила и позвала на встречу. В итоге ради этого собеседования я сбежала из больницы. Представьте, врачи на обходе спрашивают: «А где Прокопьева?» — «В хоспис уехала». Они в недоумении: «Как так, у нее же не так все плохо». Мой врач до сих пор вспоминает это и смеется: «Уехала в хоспис, да так там и осталась».

— Вы сразу пришли на должность фандрайзера? 

— Я пришла на вакансию координатора помощи семьям. Другой тогда не было. За четыре года, что я здесь работаю, сформировался отдел маркетинга и фандрайзинга — и уже вырос до 21 человека. Рост шел постепенно. Все началось с того, что Лида стала давать мне задания, они были очень разными: позвонить, ответить на письмо или комментарий в соцсетях, написать отчет и выслать благотворителю. В какой-то момент их (отчетов) стало так много, что ни на что другое не оставалось времени. Мы нашли человека, который стал заниматься только отчетами. Потом появилась Соня Харькова, которая взяла на себя общение с журналистами. Так все и росло. Как снежный ком. 

Четыре года назад наша работа была больше похожа на затыкание дыр, сильный скачок у нас произошел пару лет назад. Мы поняли, что надо расширяться, и для этого нам нужны люди с разными компетенциями.

— Какие специалисты приходят к вам на работу? Что они должны уметь в первую очередь? 

— В первую очередь они должны обладать определенными знаниями и желанием приложить их в некоммерческой сфере. Когда люди приходят с позицией, что они будут спасать мир, то очень быстро выгорают. Потому что человек скоро понимает, что работа в НКО, по факту, ничем не отличается от работы в коммерческой организации. Та же кипа бумажек, та же ответственность. Единственный момент, который у нас жестче, чем в бизнесе, — нет возможности ничего отложить на потом. Потому что за каждой бумажкой стоит история конкретного ребенка и все нужно здесь и сейчас. 

Мы очень рады, когда к нам приходят люди из коммерческих организаций и хотят направить свои компетенции в некоммерческое русло. Есть, конечно, и специфические для НКО вакансии. Например, у нас есть человек, который занимается pro bono — это поиск бесплатных товаров и услуг. Найти на эту должность кого-то на рынке очень трудно, приходится обучать.  

— Вы сталкивались с текучкой из-за выгорания людей? Бывает ли у вас такое, что люди говорят: все, устал, больше не могу работать в хосписе? 

— На любой работе можно выгореть. Я тоже в свое время ушла из компании, где у меня все получалось и был хороший заработок. Но что дальше? 

Даже не будучи сильно погруженной в тему хосписов, я понимала, что в России в этой области все только начинает развиваться. И это безумно интересно — как изобретать велосипед, который вроде уже и есть, но в нашей стране должен ехать по-другому. Чем больше погружаешься, тем больше узнаешь новых для себя вещей. 

Все, кто остается работать в хосписе, — уникальные люди, пришедшие из разных сфер, из разных жизней, разного возраста и достатка. Но все они отзывчивые, добрые и эмпатичные. Ты погружаешься в работу и видишь, что столько людей почему-то вдруг решили, что они хотят чужим людям помогать. Думаешь: как мне повезло, что я знаю этих людей.

Вот я думала, что больше работы (по объему), чем в рекламном агентстве, просто быть не может. Но в хосписе оказалось — бывает. Как говорится, думала, что это дно, но снизу постучали. Вот пример: как-то раз мне нужно было сделать горящий отчет для компании, огромная бумажная волокита… А Лида меня отправила на радио вместо нее, где мы открыли сбор денег на коляску для ребенка. После эфира мне звонит мужчина и говорит: «Я сейчас приеду к вам в офис». «Хорошо, — говорю, — я тут до ночи — жду». В итоге приезжает дядька на «Ниве» — рыбак или охотник, с бородой и большими руками — и протягивает конверт: «Долго собирал на моторную лодку себе, — у меня в конверте сейчас ровно та сумма, которую вы озвучили по радио, до рубля. Я понял, что ладно, на лодку еще соберу, а пацан 1 сентября пойдет в школу». 

Работа с такими коммуникациями — это огромная отдача. Когда подобные истории случаются — не стоит вопроса, как восстановить свои силы или не выгорать. Семьи, с которыми мы контактируем, дают нам гораздо больше, чем мы им. 

Сотрудникам должно нравиться, что они делают. Они должны получать от этого кайф. Конечно, похвала важна. Как говорится, ласковое слово и кошке приятно. Но гораздо больше вдохновляет, когда человек видит плоды своей работы. Например, подопечная семья долгое время сидела дома — просто стеснялись куда-то выходить, а тут мы придумали такое крутое мероприятие, что они забыли про все — и приехали.

— Расскажите, пожалуйста, про ваши знаменитые «барахолки». Как вам удается всех на них объединять?

— У нас есть друзья, волонтерский проект «Делись добром, Москва!». Это три девушки: Оля Савельева, Наташа Плохова и Боломатова Ксения, которые еще в 2016 году придумали данный формат. Мы провели уже семь «барахолок». Нам отдают свои вещи звезды шоу-бизнеса, российские дизайнеры, модные бутики. Собираем таким образом уже более пяти миллионов рублей за день. 

Как это работает? Многие компании нам просто дарят вещи, а мы в формате красивого праздника «меняем» их на пожертвования в фонд. Российские дизайнеры таким образом получают пиар, потому что приходит много людей и событие хорошо освещается. 

Обычно на «барахолку» приходит несколько тысяч человек, многие из которых о нас вообще ничего не знают к старту мероприятия — их приводят друзья. Приходят и хорошо проводят время. Находят для себя классные вещи известных брендов за небольшие пожертвования. Ребенка можно отдать на мастер-класс, мужа отправить за едой в уголок с сырами и колбасами — занятие найдется каждому. 

Мне этот формат кажется очень доступным и правильным. Прежде всего для того, чтобы рассказать людям о том, что такое благотворительность, — и плавно привлечь их к волонтерству. У нас есть люди, которые уже седьмой раз приходят на «барахолку» в качестве волонтеров всей семьей. 

А еще это история про разумное потребление и вторую жизнь вещей. Мы принимаем не только новые вещи, но и винтаж в хорошем состоянии. Сейчас мы готовимся к восьмой «барахолке» — и уже объявили сбор вещей.

— Как и чем вы привлекаете бизнес к помощи хоспису?  

— Мне кажется, что четкое деление на взаимодействие с физическими лицами и юридическими не совсем правильное. За любым бизнесом стоит конкретный живой человек или группа людей, которые принимают решения. 

Считаю, что бизнесу в любом случае сотрудничество с НКО должно быть интересно. Ведь пожертвование похоже на вложение средств, только здесь ты ожидаешь не дивидендов, а эмоциональной отдачи, включенности в процесс оказания помощи — хочешь прозрачности, честности и легкости взаимодействия. Даже если человек отнекивается от благодарственного письма или отчета в момент его получения, скорее всего, он внутренне очень рад. Приходишь на следующую встречу и видишь, что это письмо висит в рамочке на стене, хотя человек скромный, вежливо открещивался от любой благодарности и упоминания. Но это очень важно, важно показать, куда пожертвование было направлено. Человек должен знать, куда он вложил свои средства.

С бизнесом вот какая вещь. Представьте, вам нужно одолжить денег — и у вас есть друг и знакомый. В первую очередь вы попросите их у друга, так ведь? Потому что знакомый — человек новый, как-то сразу к нему в кошелек лезть некрасиво. У нас та же история. Сначала ты выстраиваешь хорошие, доверительные отношения, предлагаешь разные варианты сотрудничества, придумываешь удобный конкретному бизнесу вариант взаимодействия, пытаешься заинтересовать, рассказываешь механику, предоставляешь отчеты. Мы же знаем, как трудно в нашей стране приходится бизнесу, а каких-то бонусов от государства за пожертвования не предусмотрено, так как жертвуешь ты с чистой прибыли.

Так что, во-первых, это должно быть интересно. Во-вторых, интегрировано в процессы организации, которая хочет нас поддерживать. Приведу пример: была одна компания, которая отмела наше предложение отказаться от корпоративных подарков в пользу хосписа. Но придумала другое решение: сэкономить на упаковке для этих подарков — сделать ее без какой-то золотой шишки наверху. Ну, думаю, шишка и шишка, хорошо. А нам потом переводят миллион рублей! Видимо, шишки какие-то действительно крутые были. Может, правда, золотые (смеётся).  

Другой компании мы помогали организовать благотворительный забег с участием сотрудников.  Нашли бесплатно для бегунов: площадку, воду, снеки, волонтеров. Компания могла бы этот тимбилдинг провести за деньги, но мы помогли сэкономить. Руководство компании поддержало нашу идею. Сотрудники собрали сумму, жертвуя деньги за возможность участия в забеге. Директор сумму удвоил, а потом руководство компании это заметило и тоже добавило денег. Получилась достаточно большая сумма. И это был тот же тимбилдинг!

— А что такое волонтерский фандрайзинг? 

— Думаю, самая крутая история с волонтерским фандрайзингом в России — это акция «Дети вместо цветов», которую мы проводим совместно с фондом «Вера». Каждый год бьем рекорды! В прошлом, скажем, собрали более 57 миллионов рублей. 

Сейчас практически все российские фонды стали пользоваться названием акции (и самостоятельно проводить ее в своих регионах). Акция хороша тем, что проходит в формате личного выбора каждого: у людей есть возможность принять решение — как именно ее проводить. Многие родители объединяются: покупают по одному цветочку, собирают их в один большой букет — и дарят учителю, а сэкономленные деньги переводят в фонд. Кто-то дарит учителю рисунок собственной руки, а деньги, которые могли бы быть потрачены на цветы, — жертвует. Хочешь так, а хочешь эдак, как тебе удобно. 

И это работает. Количество участников с каждым годом становится все больше. Многие школы зовут нас в гости, чтобы мы проводили «Уроки доброты». И мы их ведем до декабря включительно, составляем расписание. Каждый наш сотрудник обучен проведению этих уроков. В прошлом году мы придумали формат для регионов и других стран. Совместно с волонтерами и актерами — нам помогали Даша Мельникова и Дарья Мороз — сняли [в помощь учителям] видеоролики «Уроки доброты».

При этом есть родители, которые считают, что ребенок не может прийти 1 сентября в школу с пустыми руками. Есть учителя, которые любят большое количество цветов и не готовы от них отказываться. Это выбор каждого, и мы этот выбор уважаем. Например, у нас были случаи, когда в классе только один ребенок участвовал в акции — и это был его собственный выбор. 

Кто-то проводит день рождения в пользу фонда, кто-то любит подарки, кто-то выбирает золотую середину. Молодожены сейчас часто просят гостей на свадьбе: не дарите нам цветы, а все, что вы планировали потратить на них, пожертвуйте нуждающимся, вот ссылка на сайт. При этом люди часто спрашивают: ну зачем нам это делать, много ведь все равно не соберем, максимум пару тысяч? Я отвечаю: смотрите, если вы этого не сделаете, у нас будет ноль. А если сделаете — будет две тысячи рублей. Это две пачки подгузников или четыре пачки хороших салфеток. Здорово же? Не бывает «маленьких пожертвований». 

— Расскажите, как вы взаимодействуете со звездами? Меня поразило, что у вас такие «включенные» медийные друзья: Саша Петров зовет сотрудников на день рождения, Даша Мельникова ходит на годовые собрания. 

— Если человеку нравится формат, и вы с ним общаетесь по-дружески, так и получается! Саша Петров делится опытом с нашими «молодыми взрослыми» в театральной студии. Даша Мельникова приезжала в выездные лагеря в качестве волонтера, устраивала танцевальные мастер-классы. 

Мне кажется, трезвость ума и дружеские отношения — это главное, что нужно. Необходимо искать формат, который всех устроит и принесет удовольствие. Чем больше он понравится звездам, тем больше они погрузятся в тему. 

Если мы знаем, что человек поет, мы позовем его исполнить пару песен на наш праздник. Для него это будет нетрудно. При этом мы понимаем, что он приедет «загруженный», ему нужна гримерка и чтобы после двух песен он смог уйти, — этого достаточно, не стоит просить сольный концерт и просить пожертвовать свой рекламный гонорар.

— Какое сейчас самое тяжелое направление для сбора? И куда охотнее люди жертвуют? 

— Всегда хорошо откликаются на адресный сбор какому-то определенному ребенку. Но у нас теперь появился стационар. Можно сказать, свой дом. А вместе с ним появились условно «красивые» и «некрасивые» траты. Например, купить грабли — «некрасивая» трата, а цветы во двор — «красивая». Но нужно и одно и другое. Когда есть «некрасивая» трата (например, нужно купить бумагу в офис или саженцы с землей), то мы обращаемся в магазины, которые это продают. Они скорее поймут, зачем нам это нужно, и помогут бесплатно. Если не получается, тогда уже можно открыть сбор.  

Вот сейчас, боюсь, со стационаром нам предстоит много «некрасивых» трат. Думаем над форматом, который распространен в Европе: возле кают (так мы в Детском хосписе называем палаты) вешать таблички с информацией о тех, благодаря кому они работают; людях, которые ежемесячно оплачивают расходы на их содержание: работу сестры, няни, покупку еды для ребенка, средств для уборки, расходных материалов для техники и так далее. Благотворитель в таком случае становится центральной фигурой в этой истории, без него все это вообще не сможет существовать. Будем пробовать, для нас это тоже вызов.

— Поддерживает ли вас правительство Москвы? Как вы собираете деньги на зарплаты сотрудников?

— 20% нашего финансирования — это государственные деньги, остальное — пожертвования физических лиц плюс небольшой процент юрлиц. Мы получаем гранты и субсидии от правительства Москвы — туда как раз заложены зарплаты. 

На зарплаты очень тяжело собирать, мало кто жертвует. В России многие считают, что благотворительность — это волонтерство. Когда начинаешь объяснять, что врач, который совершает ежедневно по 3–5 визитов к нашим подопечным, не может быть волонтером. Что «Дом с маяком» — его основное место работы. И что его труд должен быть оплачен. Что водитель, который возит детей на консультации к специалистам и доставляет медицинские посылки, иногда за день наматывает километраж, сравнимый с дорогой от Москвы до Питера и обратно. Постепенно благотворители начинают менять свое мнение — и это очень радует.

— Как вы думаете, меняется ли отношение людей к хосписам в России? 

— Оно очень сильно изменилось даже за те четыре года, что я работаю. Раньше, скажем, бывало, что после какого-нибудь прямого эфира на радио люди звонили и спрашивали: «А что, в вашем хостеле действительно умирают детки?» То есть не понимали вообще, что такое хоспис. Или боялись слов «смерть» и «хоспис».

Сейчас стало очень много правдивой информации, она не закрыта. Когда мы переехали в стационар, стали приглашать сюда на экскурсии по открытой записи — у нас здесь даже дети еще не лежали. Но ощущение людей, живущих вокруг, было такое: «Хоспис, страшно, что они там будут делать?» Были протесты, нам даже замораживали стройку. 

— И как получилось уладить конфликт?

— Была забавная история. Позвонили строители и сказали, что приехала съемочная группа РЕН-ТВ: кто-то из жителей пожаловался, что мы обрушили своей тяжелой строительной техникой подземный гараж соседнего дома. В общем — скандалы, интриги, расследования. Сюжет в итоге получился такой: мы приехали узнать, что там происходит, почему тяжелая техника ездит, а тут, оказывается, детский хоспис строится, никакой гараж не рушится и машин на стройке никаких не видно.

Когда люди приходят на экскурсии и видят, что мы делаем, барьер исчезает. В первый месяц пришло очень много местных жителей. Получилось трогательно, когда Лида написала пост в «Фейсбуке», что нам нужны живые цветы в горшках — и соседи начали приносить их нам, самостоятельно договариваясь между собой. И посуды много принесли. Когда уходит страх — становится интересно. А затем следует вопрос: чем вам помочь?

 — И что вы предлагаете людям в таком случае?

— Тут очень важно не отбить желание сразу, на старте. Очень многим хочется помогать, но они не знают — как. Нужно на каждое такое желание откликаться — помогать найти вариант, как именно это можно сделать. Скажем, у человека есть много винтажных вещей — пусть он устроит у себя в квартире благотворительную барахолку. Другой делает шоколадные конфеты — пусть принесет их в офис, а рядом поставит ящик для пожертвований. И таких вариантов — море. Вот, например, из недавнего: нам в стационар нужна была мебель, люди предлагали свою, но нам она не подходила по формату. Мы не отказывали, не отфутболивали, а предлагали: попробуйте продать ее, а вырученные деньги пожертвуйте нам. Всегда можно найти какое-то удовлетворяющее всех решение. 

И без разницы, кто помогает: большие компании или обычные люди. Все важны. Недавно звонила бабушка, говорит: увидела вашего мальчика на телеканале «Домашний», похож на моего внука, очень хочу пожертвовать 100 рублей. Но денег на телефоне нет, я же могу завтра перевести? А то у меня дверь примерзла, я в Надыме живу, к завтрашнему дню отколупаю ее, схожу деньги на телефон положу — и переведу. Через два дня перевела деньги и позвонила спросить, получили ли? Это очень трогательная история, потому что для нас, живущих в Москве, 100 рублей — это стоимость чашки кофе, а для бабушки — это деньги. Хотя я не люблю, когда говорят: откажись от кофе — и пожертвуй. Так нельзя. Если любишь кофе — пей кофе, а жертвуй столько, сколько считаешь возможным. Хоть 10 рублей.

— Хорошо, когда люди понимают, зачем помогать. А если не понимают — что тогда делать? Как вы с этим работаете?

— У меня часто спрашивают: вот вы просите помочь, а ведь ребенок же умрет, зачем ему помогать? Я обычно отвечаю так: есть ситуации, когда ребенок рождается больным, — и ты это принимаешь. А есть, когда у тебя был здоровый ребенок и его машина сбила. Это твой сын, ты его любишь, помнишь, каким он был, у тебя были надежды, планы, он часть тебя. И вот теперь он такой, что делать? Надо продолжать жизнь, выстраивать ее по-новому.

В этой ситуации вы помогаете не столько конкретному ребенку, сколько всей его семье. Помогаете остаться им на плаву, быть вместе, любить, ухаживать друг за другом, искать внутренний ресурс, чтобы принять эту ситуацию. 

Этот ребенок не выздоровеет, не защитит диссертацию, не женится, не поставит вашу фотографию над камином в благодарность за помощь. Но ведь это и не проект, который надо завершить. И не соревнование, в котором надо одержать победу. Вы хотите помочь, потому что стали готовы слышать не только свои нужды, но и нужды окружающих — и понимаете, что в этом мире никто ни от чего не застрахован.