– Каждый день координатор общается с огромным количеством людей. Как с семьями, которые уже несколько лет под опекой «Дома с маяком», так и с семьями, которые только недавно встали на учёт. За документами и выписками прячутся люди, каждый со своей уникальной историей. Как координатор выстраивает взаимоотношения с семьями?
– Самое главное – не пытаться сразу вторгнуться в границы семьи. У нас иногда такое бывает, особенно, если это ребёнок с онкологическим диагнозом и мы видим, что состояние ребёнка тяжёлое, времени мало. Семья недавно только диагноз узнала, а тут: «Мы вам укладки привезём, 10 врачей к вам приедет завтра и т. д.». Некоторые семьи прям говорят: «Давайте помедленнее». Тут важно чувствовать. Мы можем много, и семьям это нужно, но, может быть, не сразу. И второе: важен диалог с семьей. Часто родители не знают, что им что-то нужно для ребёнка, потому что в целом не знают, что можно по-другому. Мы можем им это предложить, не в директивной форме.
– Как проходит рабочий день координатора Детского хосписа Московской области?
– Я постоянно на телефоне. Если я понимаю, что в выходные уеду куда-нибудь, где совсем не будет связи, то заранее перевожу телефон на координатора, который будет в эти дни меня заменять. С 9:00 утра я начинаю переписку с коллегами, родители детей начинают писать: нужно то-то и то-то. С утра реагирую на ту информацию, которая поступает. В середине дня стараюсь выделить время на рутинную работу. И к вечеру – подведение итогов: что сделано за день и какие задачи не закрыты.
Часто поступают задачи, которые нужно решить сегодня, сейчас. Тут важно не растеряться и постараться найти выход, даже если, кажется, его нет. Вспоминаю одну историю. Четверг, 23:00. Медсестра пишет, что одному ребёнку стало хуже и ему срочно нужен назогастральный зонд, чтобы принимать пищу (до этого ребёнок не пользовался зондом). А поставить зонд можно завтра во второй половине дня. Это значит, что завтра в первой половине зонд должен быть уже в семье. Всё бы ничего, но семья живёт в 100 километрах от Москвы и машины нет. Утром звоню на склад – зонда нет. Причём медсестре уже нужно выезжать. Вдруг снова звонят со склада и говорят: «Ой, а нам тут вернулись расходники от другого ребёнка, там есть нужный зонд. Одного хватит?» И нашёлся в тот же миг волонтёр, который смог отвезти зонд в семью. Такие ситуации очень бодрят. (Смеётся.)
– Где грань между профессионализмом и эмоциями?
– Я часто напоминаю сама себе, что есть границы и за них переходить не надо. Да, мы очень близко общаемся с семьями, но мы с семьями не дружим. Если ты перейдёшь эти границы, то, во-первых, сам не сможешь помогать семье продуктивно, а, во-вторых, семье потом будет сложно. Но вообще, не вовлекаться, понятно, тоже невозможно. Мы не роботы. Меня спасает то, что я себе напоминаю, что нужно чуть-чуть отстраниться. Это и для семьи хорошо, и для меня безопаснее.
– За время работы в Детском хосписе твоё отношение к смерти поменялось?
– Я к ней отношусь спокойно. Для меня это неминуемая часть процесса жизни. Если бы я к ней изначально относилась по-другому, то не пришла бы сюда работать. Это было бы очень тяжело.
Мы на связи с семьёй всегда, даже в самые тяжёлые моменты. Когда родители сообщают, что ребёнок умер... у меня сначала выключаются эмоции, я думаю о том, что сейчас нужно сказать и сделать, чем сейчас можно помочь. Родители в этот момент очень растерянные и, сколько бы мы их ни готовили, сколько бы мы им ни рассказывали, куда звонить и какие документы достать, в этот момент они не знают, что делать. Я их сначала ориентирую, говорю, что нужно приготовить, стараюсь успокоить. И потом, когда понимаю, что все службы приехали, что ребёнка увезли, что с семьёй работает ритуальный агент – в общем, когда я понимаю, что семья передана в другие надёжные руки, тогда уже меня может немножечко накрыть. Мы же всё равно близко с семьями работаем, и, конечно, я очень переживаю.