Правила жизни социального работника

16 октября 2015

Знакомьтесь, это Коля — социальный работник «Дома с маяком».
И вот принципы и правила его работы и жизни.
«Мы работаем там, где болеют и умирают. Я хочу рассказать о событиях из своей жизни, которые позволили мне работать здесь спокойно.
Впервые я узнал о том, что такое смерть, когда мне позвонила мама лучшего друга и сказала, что Серёжа утонул. Мне было 23 года, и Серёжа был единственный, кто принимал меня таким, какой я есть. Я каждый день стал приходить к его маме, мы общались, пытались понять. Это был мой первый опыт, когда я увидел, насколько сильным может быть человек. Она была одна, у неё не было мужа, и это был её единственный сын.
Потом умерла моя невеста. Когда это случилось, моя жизнь поменялась. Я не могу сказать, что смерть меняет в худшую сторону. Изменилось моё отношение к людям, к жизни, к Богу. Я понял, что не надо жалости. Когда я общаюсь сейчас с родителями, с теми кто болеет — я ни в коем случае не жалею, мы равны, они дают мне также много, только по-другому. Я не жалею детей в хосписе, я просто их очень люблю. Смерть даёт новое понимание жизни.
Сначала я работал учителем в школе, потом помогал старикам. Когда я шёл в Детский хоспис на роль социального работника, я понимал, что будут злые тёти в кабинетах, которые ничего не хотят делать.
Мой самый страшный косяк случился, когда в первый месяц работы я оформил индивидуальную программу реабилитации для ребёнка, это был первый ребёнок, с которым я работал, и первая ИПР. Я ехал по городу, и начался сильный дождь. Когда я достал ИПР из сумки, это уже была тряпочка, где потекли все печати и подписи. Мне звонила мама ребёнка и спрашивала: «Николай, вы привезёте завтра нашу ИПР?». А я понимал, что ничего не привезу. ИПР я, кстати, потом переделал, все в порядке.
Что я делаю как социальный работник Детского хосписа?
Например, я хожу на МСЭ — это бюро медико-социальной экспертизы, там устанавливают детям инвалидность и разрабатывают индивидуальную программу реабилитации. Мне бы хотелось, чтобы были единые требования, какой пакет документов необходимо предоставить МСЭ. Но они все разные. В одной МСЭ нужен оригинал паспорта, в другой -копия, в одной нужен СНИЛС, в другой нет, в одной нужна доверенность рукописная, в другой — заверенная… Ты никогда не знаешь, что будет нужно этой конкретной МСЭ. Ты приходишь, и видишь очереди, в которых сидят родители вместе с детьми. Это все перед твоими глазами — как дети плачут, как родители психуют, врываются в кабинет без очереди, как их оттуда выгоняют, все это может длиться целый день…
Социальных работников готовы пускать без очереди, но мне это так стыдно — там сидят родители с больными детьми, а я молодой и здоровый. На этой неделе я просидел в очереди с 10 утра до 3 дня.
После того, как получена инвалидность (это занимает от нескольких месяцев до полугода), ребёнку можно оформить пенсию. На Пенсионный фонда у меня только одни ассоциации — это очереди и женщины, которые спрашивают тебя: «А что вы вообще хотите?».
В Центр Социального Обеспечения я езжу, чтобы подать документы на компенсацию за кресла, ортопедическую обувь… Там есть единый набор документов, который опубликован на сайте. Но сотрудники ЦСО все время находят какие-то проблемы: «Почему у вас доверенность от руки написана?». Я открываю интернет, показываю требования на их же сайте, и они говорят «ладно, заходите». Потом они смотрят документы и спрашивают, где чеки об оплате. Они могут не знать, что такое он-лайн банк. Я объясняю им, они уходят посоветоваться с руководством, возвращаются и принимают документы. Или возвращаются и спрашивают, почему сумма в квитанции не соответствует сумме в накладной? Я рассказываю им о том, что такое комиссия банка. Если я начну кричать, они меня выгонят. Поэтому я стараюсь все объяснять как можно спокойнее.
Почему чиновники так относятся к нашим детям? Наверное, у них очень много других обязанностей… У них конвейер, там все время ругань — вы по талону или по живой очереди? Кто по талону? Кто по живой очереди, вы в конце. Когда большая очередь, дети плачут, родители все злые. За год моей работы я понимаю, что многое зависит от настроения людей, которые тебя принимают. И ты никогда не можешь предсказать, в каком настроении будет чиновник, который сегодня принимает, какая будет к нему очередь.
Можно перевести ребёнка из одного МСЭ в другое. И тогда вместо пустой программы реабилитации, где везде прочерк и написано «не нуждается», у тебя 2 исписанных листа технических средств, которые можно получить для ребёнка.
Как-то я пришёл в пенсионный фонд в 10 утра, и мне сказали, что сегодня принять уже не смогут — один на больничном, другой в отпуске, принимает один человек, и очередь уже набилась на весь день.
Сложнее дозвониться, чем доехать.
В индивидуальной программе реабилитации указан исполнитель. Например, УСЗН — управление социальной защиты населения. Потом УСЗН переименовали в ДСЗН — Департамент социальной защиты населения, и все — ИПР приходится переделывать, так как сменился исполнитель. Вчера я был на комиссии, и мне сказали: «Николай, вам предстоит поработать, теперь ДСЗН планируют переименовать в ДСЗНТ». Надеюсь, они пошутили…
Я приехал в семью, забрал документы и поехал в Пенсионный фонд. И вот я сижу там уже второй час, оформляю бумаги, поворачиваю голову и вижу, что в дверях стоит мама ребёнка и смотрит на меня. Я спрашиваю её: «Что вы здесь делаете? Ведь я здесь для того, чтобы вы не тратили своё время». А мама говорит: «Я сказала бабушке, что отдала вам все наши документы. А она мне говорит — дура, беги за ним скорее».
Любимая часть моей работы — это когда в конце дня я приезжаю отдавать документы родителям. Мы можем посидеть за чашкой кофе. Я многому могу учиться у этих родителей — их ответственному отношению к жизни. Многие родители настоящие герои и очень меня вдохновляют. Я рад, когда могу помочь им сэкономить нервы, время и силы».