22 августа 2016
Быть врачом в Детском хосписе не просто. Врач должен быть и писхологом, и другом. Но в нужный момент забыть про эмоции и принять правильное решение профессионала.
Каково это — быть врачом Детского хосписа?
Мы подготовили для вас интервью с доктором Антоном Борисовым.
«Я начинал санитаром во взрослом Первом московском хосписе, куда пришел еще студентом. И на каком-то этапе вернулся врачом. В хоспис я попал случайно — здание находилось ближе к метро, чем соседняя больница. Будущее для себя я изначально видел в сосудистой хирургии, но судьба распорядилась иначе. С первых месяцев работы во взрослом хосписе у меня была подготовка именно к Детскому хоспису. Я застал пик активной работы Веры Васильевны Миллионщиковой (создателя и главного врача Первого московского хосписа), мне удалось заразиться этим правильным духом, идеей.
Разница в работе в стационаре и на выездной службе, конечно, колоссальная, даже если не брать бытовые вопросы. В стационаре всегда у тебя под рукой чистый халат, чай, обед. В халате и с бейджиком ты автоматически авторитет. Что бы ни было, ты на своей территории. А когда приходишь в семью, ты играешь по ее правилам. Ты вынужден принять все как данность и руководствоваться только одним: ты пришел сюда помогать. Не можешь запретить принимать какие-то, на твой взгляд, бесполезные или даже опасные лекарства или непонятные травы. Приходя в семью, ты всегда должен думать, что эти люди теряют близкого человека, ребенка. Нужно принять все, включая возможную агрессию. Когда семья теряет ребенка, ей можно позволить все. Ты можешь сколько угодно раз говорить, что лучше было бы сделать вот так для пациента, но тебе будут снова и снова отвечать: «Мы лучше знаем». И здесь очень важно спокойно и размеренно в 20, в 120 раз прийти, позвонить, поговорить, еще раз все объяснить. Часто помогает вопрос: «А что бы вы хотели для себя в этом случае?».
В стационаре ты всегда можешь взять себе в компаньоны любого коллегу, главного врача, целую толпу, чтобы убедить человека таким обилием мнений.
А на выездной службе у врача как у сапера – один шанс.
Изначально разговаривая с семьей, я не пытаюсь их склонить к конкретному решению или действию. Моя задача – дать семье максимум информации. Но решение всегда за ними: поехать в реанимацию или остаться дома, принимать препарат или нет. Семья самостоятельно должна принять решение, а я в любом случае буду помогать. И часто семье нужно принять важное решение именно тогда, когда она совсем к этому не готова — например, в момент резкого ухудшения состояния ребенка. Я не смогу сделать выбор за семью, но я спутник, я буду рядом.
Такая наша позиция часто бывает обескураживающей для родителей, потому что до этого момента врач всегда принимал решение за них: «Делаем 15 курс химиотерапии», «Мы сейчас забираем ребенка в реанимацию и вентилируем с помощью аппарата ИВЛ. Подпишите». Родители за время болезни ребенка привыкают к этой модели.
Я прихожу в семью как профессионал. Приходить с сильными эмоциями – не моя задача. Вышел за калитку – делай что хочешь: смейся или плачь. Но с семьей я должен быть чутким и отзывчивым, в нужный момент хладнокровным. Излишняя эмоциональность может сыграть против. Дома этот баланс соблюдать сложнее, чем в стационаре, где пациенты и их родные чувствуют границы и сами их поддерживают.
В каждой семье нужно учитывать их интересы и привычки. Ты должен любить то же, что и они. Если они привыкли сидеть на полу, сидишь с ними на полу.
Нас всех учат еще в институте: «Врачу на смертном одре делать нечего», «сделай все: танцуй, пляши, капай, уколи, но жизнь должна быть продлена и сохранена». Это внедряют с первого курса. Очень многие специалисты не чувствуют грани, когда нужно остановиться. Когда лечить больше не надо. И часто действия врачей направлены на то, чтобы сказать родственникам «я сделал все». Но в паллиативной помощи должно быть другое мироощущение.
Шире посмотреть на паллиативную помощь проще тем врачам, которые сами имеют опыт потерь. Когда близкий человек длительно болел, проживал болезнь. Но тогда наступает диссонанс: «меня столько лет учили, что надо бороться за любые секунды жизни, а близкий человек просит: «не делай ничего». И в этот момент происходит переоценка.
Кто-то скажет, что работать паллиативным врачом проще. Но вопрос в том, где ты лучше можешь реализоваться как врач? Предположим, ты терапевт в поликлинике. Ты ограничен множеством рамок. Да, тебе интересно работать с редкими случаями. Но ты не можешь ничего сделать, ни одного дополнительного анализа – только госпитализировать в стационар. Но и врач в стационаре ограничен. А реализоваться как врач человек может только тогда, когда начнет видеть плоды своей работы. И я научился видеть плоды в паллиативной медицине.
В паллиативе множество диагнозов. И ты должен ориентироваться во всем этом море заболеваний и выделять самое важное, с чем ты сможешь работать. Но к этому должна лежать душа. Чтобы реализоваться, врачу совсем не обязательно иметь под рукой современную лабораторию.
За время, что я работаю в детском хосписе, изменилось многое: раньше мы приезжали в поликлиники и стационары и говорили: «Нам нужна ваша помощь» или «имейте нас в виду». Теперь же врачи стационаров сами говорят нам: «Ребята, давайте вместе, давайте сообща». Раньше совсем не было паллиативных отделений, сейчас появились. Теперь детские поликлиники обязаны выписывать при болевом синдроме препараты наркотического цикла. А ведь истории детского паллиатива в Москве всего несколько лет!»