1 июля 2017
Слово «няня» во всех словарях русского языка – женского рода. Но в Детском хосписе «Дом с маяком» есть и мужчины, выбравшие эту профессию. Дмитрий Ястребов – именно такой редкий мужчина. Мы поговорили с одним из самых важных сотрудников Детского хосписа, бывшим военным и ресторатором.
Задача няни – помочь подопечным с девушками
— В какой семье, у кого вы сегодня работали и что там делали сегодня?
— От взрослого парня, Димасу 18 лет. Сегодня ужастики смотрели на ноутбуке, это был его выбор, первую половину фильма я проспал, а вторую пугал парня. В моменты, когда было очень страшно, я неожиданно хватал его за руки, за ноги, было очень весело, я тот еще нянь.
Димас любит музыку, слушали Evanescence, мы кстати скоро пойдем на их концерт, и вообще он человек, который любит жизнь, несмотря на то, что у него куча комплексов, связанных с внешностью, изменившейся в ходе развития основного заболевания. Много общается в социальных сетях и на аватарках не его фотографии, хотя сам Димас очень симпатичный мальчишка. Вот наделаем крутых фоток и поменяем, уже договорились об этом.
— Чтобы свои поставил?
— Да. Потому что начинать выстраивать отношения с девушками с обмана — не очень хорошо. Димка уже не раз обжигался, когда через какое-то время открывался, а девушки сливались. Я уверен, что где-то есть девушка, с которой Димка будет счастлив, и им будет хорошо вместе.
— Вот такая работа у няни-мужчины в Детском хосписе — помочь подопечному с девушками?
— В том числе! Но конечно не только в этом. Я делаю всю работу по уходу за нашими подопечными. Есть и совсем малявочки, и с ними не про девушек, а пока про памперсы. Со взрослыми кроме разговоров надо еще много чего делать, покормить, провести гигиенические, медицинские процедуры, отнести на руках в ванну и помыть. А тут нужна физическая сила, так что, мужчины, добро пожаловать в няни Детского хосписа.
У меня есть подопечный, который до появления в его жизни хосписа буквально мылся в кровати. Помню первое купание, когда я его взял на руки, 43 кг, взрослый парень – мама с бабушкой очень боялись, что я его уроню. Но все прошло отлично и парень был очень счастлив, ну и я, конечно, тоже. С того дня у нас еженедельные заплывы.
Многие дети растут без пап, с мамами и бабушками, им нужна мужская сила, да и просто поговорить, поделиться секретами. Молодые люди задают очень разные вопросы, в том числе на интимные темы. Мы говорим о таких важных вещах – об отношениях мужчин и женщин, о влюбленности, о сексе. Я же тоже был в таком возрасте, знаю, о чём говорю. Наши ребята ничем не отличаются от обычных, переживают те же самые эмоции, те же гормональные всплески, и, конечно, парням проще разговаривать об этом с мужчинами.
Я рос без отца, и, к сожалению, приходилось обсуждать все с одноклассниками и друзьями, а у моих ребят зачастую такой возможности нет. Есть у меня один красавец, он совсем не говорит, практически не двигается, но когда мы собираемся на улицу, я говорю, что надо красиво одеться, умыться, почистить зубы, парфюм, и все такое, на нас же девчонки смотреть будут! И у него сразу улыбка до ушей, это всегда невероятная радость.
— Чем вы занимались до Детского хосписа?
— По образованию я ресторатор, у меня незаконченное высшее в этой области, в хосписе работаю только последние 6 лет. Я няня по жизни. Был прапорщиком, служил 2 года срочной службы и 5 по контракту, вел курс молодого бойца. Это очень смешно вспоминать, но, тем не менее, это колоссальный опыт в моей жизни. Помню, как нянчил молодых солдат, хотя еще сам был не очень старым на тот момент.
А потом ресторанный бизнес, да. Начинал с официанта, потом стал менеджером и управляющим. Тут тоже была молодежь, нянчил всех этих студентов, официантов, поваров, посудомоек… Был таким, как мне кажется, добрым менеджером среди не очень добрых людей в бизнесе.
А потом случился театр, и случился как-то неожиданно. Я пошел заниматься в любительскую студию в свободное от работы время. Решил, что я непревзойденный актер и буду играть в театре, с ресторанами завязал. Познакомился с удивительными людьми, мы создали свой домашний театр-лабораторию, изучали природу игры. Играли тексты Достоевского, Платона, Чехова.
Чтение Достоевского меня привело в церковь, хотелось понять, о чем он писал, что такое православие, хотелось рационально это понять. Но рационально не вышло, в какой-то момент, помню, я катался на велосипеде возле дома, в парке у нас находился дом престарелых. Там были бабульки, которые сидели на улице и скучали, мне захотелось их как-то развлечь, и я подумал – почему бы не устроиться на работу в этот пансионат и читать им книги.
— Не говорите только, что в доме престарелых тоже нашлась молодежь.
— Да, это так! Я там завис на три года. Дело в том, что в нашей стране детдомовские дети, которые достигают совершеннолетия, если они одиноки и имеют какие-то проблемы со здоровьем, чаще всего попадают в дом престарелых. Мои тамошние друзья все интеллектуально сохранны, пишут стихи, занимаются искусством, чудесные люди.
Когда я пришел в отдел кадров, спросил есть ли в пансионате ставки чтеца, хочу работать и читать книжки вашим подопечным. Очень странно на меня посмотрели и сказали: «У нас такой ставки нет, но, если хотите, мы можем устроить вас в качестве уборщика, вы умеете мыть полы?». Я говорю: «Конечно, да, почему нет, я же дома мою полы». Так и остался санитаром на этаже общего типа – там были такие мини-квартирки. Помогал по хозяйству, ну, а в свободное время мы читали книги, разговаривали, проживающие там люди рассказывали удивительные истории из жизни, я их записывал на диктофон, в надежде когда-нибудь написать книгу, но, к сожалению, все осталось на потерянном телефоне.
Удивительные люди, я до сих пор туда прихожу, но не так часто, как хотелось бы. Благодаря друзьям мне с двумя девчонками удалось слетать в Египет, тоже история еще та. Не имея никакого опыта, с колясочниками лететь за тридевять земель, Слава Богу все было круто и вернулись все в целости и сохранности.
— А почему ушли?
— Меня сократили после президентских выборов, в пансионате устроили предварительное голосование. Заставляли приносить открепительные талоны, опрашивали, кто за кого будет голосовать, я сказал, что не за Путина. Ну, а дальше программа по сокращению, в принципе по которой моя ставка не попадала, но тем не менее я получил уведомление на сокращение. Сам уходить не собирался, мне казалось, что моя жизнь так там и закончится, с теми людьми. Потом случился хоспис.
— Сначала вы работали со взрослыми пациентами, верно? Почему?
— Три года я проработал в Первом Московском хосписе младшим медбратом. Казалось, что у меня только со взрослыми получится работать — какой-то понятный взаимообмен.
— Чем обмен? Что взрослые в хосписе могут дать вам, и что вы — им?
— Тепло, заботу, любовь. Вообще хоспис – это место концентрированного времени и любви. Честно говоря, я человек по своей природе эгоистичный, плюс образ жизни: я никогда не о ком не заботился, был избалован вниманием и любовью. Видимо, пришло время отдавать, и меня это очень радует.
Не то чтобы я решаю свои проблемы, работая в хосписе, но это своего рода борьба с эгоизмом. Та любовь, которой получается делиться, — она мне не принадлежит, во мне ее просто нет, в какой-то момент в хосписе открываешься для такой любви и отдаешь что-то, что тебе не принадлежит, и взамен получаешь не меньше. Здесь я научился слушать и быть внимательным к мелочам, и это очень круто.
— Почему вы ушли из взрослого хосписа в детский?
— Физически тяжело было, суточная работа не для меня, в какой то момент заметил, что выгораю. Для меня выгорание — это когда просто накапливается усталость, постоянная эмоциональная включенность ни при чем, уверен, в этом. Если я не с этими людьми, а тупо выполняю свою работу, тогда пустота. Быть вместе с человеком, за которым сейчас ухаживаешь, слышать и чувствовать, даже если нет вербального контакта – на скорости у меня это не получается, а во взрослом хосписе работа на очень большой скорости.
— С детьми вам же уже тоже приходилось прощаться?
— Да. Не так часто, как во взрослом хосписе. Со взрослыми прощались за сутки с 5-7 людьми, это было очень тяжело. Взаимодействуешь же не только с человеком, который болен, но и с близкими и родственниками – не разделять с ними горя невозможно. Конечно я осознаю, что оно не мое, но это ничего не меняет, разве что отпускает быстрее, иначе не сможешь работать.
За время работы в Детском хосписе я прощался с пятью детьми. Прощаться всегда тяжело, даже если отдаешь в руки Божьи. Страшно, и очень переживаешь за тех, кто остаётся. Найти слова для того, чтобы поддержать их и успокоить, невозможно. Нет таких слов. Надо обнять и быть рядом. Внутренний диалог всегда ведется и с детьми, и с теми людьми, которые их потеряли.
— Сейчас вы рады, что именно в Детском хосписе?
— Да. Вообще никогда не думал, что буду работать с детьми. Я не понимал, что с ними делать, о чем говорить. Но, как выяснилось, все просто, с детьми надо быть максимально открытым и честным, маленькие организмы гораздо чувствительнее, и войти к ним в доверие, стать другом возможно только так. Долго перестраивался со взрослых людей на детей, но сейчас уже не представляю какой-то другой работы для себя. Работа с детьми – это радость.
— Быть няней неизлечимого ребенка — радость?
— Радость быть няней для неизлечимого ребенка. У меня есть одна малява – девочка Амели, очень красивая, у нее свой невероятный внутренний мир, своя жизнь. Взаимоотношения с этой девочкой непростые, потому что в ее мир трудно попасть. Она очень тактильный ребенок, все на уровне ощущений, прикосновений, каких-то звуков. И реакции, которые она выдает тебе, потрясающие. Сейчас уже есть какие-то фишечки, благодаря которым сможешь ее рассмешить или успокоить. Чаще всего моя работа заключается в том, чтобы погладить, обнять, и принять.