Интервью с руководителем социального отдела Женей Габовой
24 февраля 2016
Наши подопечные семьи должны получать от государства социальную и материальную помощь очень разного рода: средства по уходу и реабилитации, путевки в санаторий, надомное образование, льготы на проезд, бесплатные парковочные места в городе, дополнительный выходной на работе для родителей. Но, к сожалению, походы в управления социальной защиты часто заканчиваются боем или ничем. Семьи либо не знают всех своих прав, либо не имеют сил и времени их отстаивать, а права ребенка не всегда гарантированы и защищены.
В Детском хосписе создан социальный отдел, который информирует родителей обо всех положенных льготах и помогает разрешать сложные ситуации.
Мы подготовили интервью с руководителем социального отдела Женей Габовой, в котором она рассказывает о выборе пути и жизни до знакомства с хосписом.
«Я искала такую работу, чтобы это была не просто работа, не только работа, за которую деньги платят. В Детском хосписе работала моя подружка. И когда я узнала, что есть вакансия, я написала письмо.
В это время другая моя подруга болела раком на последней стадии. Так сложилось, что когда я проходила стажировку в Первом московском хосписе, она умирала в частном.
Я очень давно живу и много где жила. Родилась я на севере, в республике Коми. Из маленького города Сосногорска уехала в Пермь — учиться. Поступила в Пермский университет на филфак, а после 3 курса перевелась в Сыктывкарский университет, потому что мне совсем не хотелось работать в деревенской школе Пермской области. По распределению я попала на молодежный канал Сыктывкарского телевидения. Это были годы перестройки, год 88-89. И это было дико круто, так интересно!
Тогда люди стали смотреть телевизор.
Мы делали то, что было интересно нам самим и в ответ была очень живая реакция. Если тебе интересно, ты сделаешь это так, что найдется куча людей, которым это тоже станет интересно. Когда закрывали программу, по республике даже митинги проходили.
Но тогда был не очень осознанный интерес и любопытство. Мне было даже странно, что мне еще и зарплату платили.
Один из самых ярких моментов в работе на телевидении – как меня с академиком Сахаровым выгнали из студии, прямо в процессе записи интервью.
Ныне покойный Револьт Пименов, известный математик, друг Сахарова, баллотировался тогда в депутаты. Сахаров приехал его поддержать.
Но тогда все боялись. Тогда был обком комсомола и обком партии. И директор студии была партийной и блюла интересы партии. Когда они узнали, что тут Сахаров, уже в студии, она пришла лично. Выключили освещение ,выключили технику и сказали «Вам надо покинуть помещение». Тогда я подумала, что больше не буду работать там, стало совсем невозможно. Контроль был очень сильный. И я ушла.
Потом родилась дочь, и совсем отпали вопросы журналиста. Мне пришлось пройти через эти тяжелые годы: когда есть ребенок, а ничего другого нет, когда у тебя одна юбка и ты думаешь, что надо ее аккуратно носить, потому что она, возможно, последняя в твоей жизни. Тогда все менялось очень стремительно: зашел в подземный переход, были одни цены, а выходишь — уже другие.
Я ходила в резиновых сапогах к Белому дому. Это было рождение гражданского самосознания. У меня появились вопросы жизни: «Кто я?», «Зачем я?», «Для чего я вообще живу?». Такие на телевидении не задают.
Был еще период вопросов «А что я еще могу?», «Cмогу ли я зарабатывать?» Тогда все были этим инфицированы. Выяснилось, что могу. Я купила квартиру, переехала в Москву. Но и это оказалось неинтересным.
Сейчас я понимаю, что я гораздо меньше, чем я себе представляла, когда начинала работать на телевидении. Мы все одинаковые. Что лежачие дети, что здоровые активные взрослые.
В хосписе – пограничная зона. Когда работаешь на грани жизни и смерти, есть острота восприятия жизни. Но я думала, что здесь Бога больше. Когда приходишь работать в детский хоспис, вдруг начинается такая суета. Здесь совершенно нет времени , чтобы отследить, что с тобой происходит, в каком месте жизни ты живешь. Очень быстро все проживаешь. Посмотреть на себя со стороны практически нет времени. Очень важно брать какую-то паузу и смотреть. Всегда вспоминать: кто ты, где ты и зачем, где ты находишься, как ты живешь.
Когда вопросы жизни начались, я поняла, что они заканчиваются там, где Бог. Бог и твои взаимоотношения с ним – вот это цель. В одно время я была скаутским руководителем. Мы ездили с детьми к отцу Павлу Адельгейму. Он рассказывал про лагерную жизнь и произнес: «Это такой опыт, который я всем рекомендую». И я поняла, что лагерь тоже может быть местом личного стояния пред Богом.
В Детском хосписе я сначала работала координатором выездной службы. Со временем я уже могла предвидеть многие вещи и то, что может понадобиться семье. Как будто научилась играть на инструменте. Поэтому, когда мне предложили возглавить социальный отдел, я поначалу не хотела. Но есть простое правило: ищи ответ в обстоятельствах жизни.
Сейчас моя работа – это очень плохая работа. Чиновники не дают, а тебе надо взять.
Что делает социальный отдел Детского хосписа? Мы помогаем с оформлением инвалидности, пенсии, разных выплат, индивидуальной программы реабилитации, консультируем по всем социальным вопросам.
Когда рождается больной ребенок, меняется сценарий. И не все родители это принимают. Бывает стадия, когда внутреннее состояние такое, что не хочется вставать утром с кровати, нет сил разбираться с социальными вопросами. И тогда мы помогаем. А есть родители, которые знают больше нас и нас же консультируют.
Всем врачам в больницах надо проходить стажировку в хосписе. А то они ведут себя как злые. Я понимаю, что им тяжело: зарплаты маленькие, ответственность большая, детей много. Но так официально, так сухо они делают. И постоянное ощущение, что они работают не для детей. Я не знаю, для чего они делают. Очень сильно читается, что для отчетности: «а дайте мне инструкцию», «а если меня спросят, что я скажу? На каком основании я дала ту или иную справку?» Это постоянно во главе угла. А им нужно научиться делать для детей. Но, конечно, есть очень хорошие и отзывчивые. Везде есть Люди.
Надо работать с большой отдачей и очень видеть другого человека. Нужно, чтобы самости было не очень много, но при этом важно понимать, что ты для Бога не меньше значишь, чем другой человек. Возлюбить себя – это тоже очень важно.
А когда самости много, видения человека очень мало, появляется много переживаний.
И надо понять, что смерть – это часть жизни.
Всем, кто работает в Детском хосписа, очень важно разобраться с моментом своей собственной смерти. Когда я сюда пришла, я этого не осознавала. Но это очень важно. Я поняла, что я смерти боюсь. И это меня обесточивает.
Фредерика де Грааф, психолог Первого московского хосписа, говорит, что мы должны быть такими, чтобы на нас можно было опереться и положиться. Я думала, что в силу жизненного опыта проработанности внутри меня больше. Оказалось, что не совсем так. Был момент, когда уходила одна девочка. И мне казалось, что я правильно все сделала, тепло и хорошо и с родителями, и с девочкой попрощались. И я подумала: «Вот… я даже не расплакалась». А потом так накрыло вечером. Смерть — это реальность. Она есть.
Понятно, что к ней невозможно подготовиться, никто из нас еще ни разу не умирал. Мы все волнуемся, когда что-то делаем в первый раз.
Дети болеют, потому что в мир вошло зло. Зло в этом мире есть. И все, что мы можем – быть сострадательными, быть людьми. И это делать для Бога. Потому что смысл – понимать кто Он и кто ты.
Я верю, что со своими любимыми мы встречаемся после смерти.
Когда умирают дети, они становятся ангелами. Они там очень много знают. И они свободны там. Нет, мне не жалко детей. Но мне очень жалко родителей. Это же как руку отрезали, и ты в плену. Они здесь остались и мучаются. И они же соскучились. Но время лечит…
В родителях меня поражает мужество каждый день делать одно и то же. Хочешь или не хочешь, но ты должен санировать, менять подгузники. И так много лет. Хочешь — не хочешь, болеешь — не болеешь. Ты встаешь и делаешь это каждый день. Это же надо найти ресурс, чтобы делать это каждый день с любовью. Мама как родитель часто себя не может в полной мере реализовать. И она научается чувствовать ответную реакцию, даже когда ребенок в коме. Но когда твой ребенок на тебя не посмотрит взглядом ребенка, не обнимет — это тяжело. Я поражаюсь таким родителям. От ожидаемого родительского сценария они почти ничего не получают. Но Господь дает благодать.
Любовь — она одна. Дети, да, особенные. А любовь – одна.
Самое приятное в работе – это приходить в дом. Встречаться, общаться с семьей. Ты же видишь живых людей. Человек близким становится. Ты понимаешь, для чего и для кого ты это делаешь. Другой человек – это всегда интересно! Мама, папа, ребенок.
Даже если ребенок неконтактный, если он в коме, всегда все равно подходишь, погладишь по ручке. Ты на него ориентирован, но непривычно не получать привычные реакции. И всегда требует усилий возвращать себя к мысли, что он тебя слышит, общаться с ним как с обычным человеком. Приходить к детям очень хорошо.
Все коллеги – очень хорошие и очень разные. У каждого свой прибамбас.
Но у нас почти все незамужние. И мне кажется, что это нехорошо. Потому что когда ты приходишь из своего домашнего счастья, ты больше несешь и больше даешь. Из своего семейного мира несешь в другую семью.
Чтобы работать здесь, нужно быть очень счастливым человеком. Но не когда дача, 6 соток, а внутри счастливым. И нужно быть очень неодиноким».
